Алевтина Сержантова - [Стихи]

А как судить, велик поэт иль мал?
Кто ставит штампики: «Бездарность», «гений»?
Не то, чтоб имени его никто не знал, —
Нет никого, кто бы не знал творений.

Стихи всяк с детства помнит наизусть,
Но назовёт не каждый это имя.
Хотя сто лет поёт в печали Русь:
«Не перебраться к дубу мне, рябине…»

В библиотеках сборники не треплют,
Во многих нет и книжки ни одной.
Но лишь скажи в России: «Вот моя деревня»,
Любой подхватит: «Вот мой дом родной».

Всё лгут на свете зеркала,
Всё врут календари.
Не в лед обманного стекла, —
В глаза мои смотри.

И отмечай не складки лет,
И не округлость дат, —
Спеши губам моим в ответ
Сказать земное «да».

Не смей, играясь, ворожить, —
Беду не вороши.
Спеши доплыть, допеть, дожить,
Доцеловать спеши.

Спрячь, уведи меня скорей
Прочь от зеркал, календарей!

Я вас очень прошу напечатать моё объявленье,
Оплачу, как работать начну, не останусь в долгу.
Нужен папа, хороший и сильный, хотя бы на время,
Что осталось для детства. Я жить без отца не могу.

Надо мною девчонки смеются и дразнят мальчишки,
Что я в классе последний по росту, не влез на канат.
Что читаю лишь сказки да разные детские книжки
И не знаю писателя — автора «Кто виноват?»

Я живу в Стрежевом. У меня очень добрая мама.
Мы с ней вместе от папки ушли, он был пьяный и злой.
Но не все же такие. Вон, у Денисенко Ивана —
Ходит с Ванькой в кино и получку приносит домой.

Может, нужен кому-нибудь сын? Я бы очень старался.
Провожал на работу и чай по утрам кипятил,
И по русскому двойку исправил, и в школе не дрался, —
От насмешек обидных мой папа меня б защитил.

Я бы больше отца не любил никого во всём свете,
А как вырос — купил бы ему золочёный браслет
И часы… Напечатайте, может быть, кто-то ответит,
Может, кто-то приедет.
Алёша. Одиннадцать лет.

Как белый камень в глубине колодца…

В архивах памяти, годами запылённых,
В её запретном самом уголке
Хранится рукопись на языке влюблённых —
На древнем и забытом языке.
Нам не прочесть её. Служитель, поскорее
Сожгите этот старый манускрипт!..
…Но отчего огонь его не греет,
А сердце всё по-прежнему болит?

Не верь, что солнце ясно…

Не верь словам
О том, что не люблю я, —
Лишь верь губам,
Замолкшим в поцелуе.

Не верь строкам,
Что не желаю знать я, —
Лишь верь рукам,
Дарующим объятья.

Не верь речам
О правде и обмане.
Верь — лишь ночам,
Сомкнувшимся над нами.

Я резал буквы ножичком на парте,
И вдруг учитель вызвал и сказал:
«А ну-ка, Миша, покажи на карте
Нам полуостров с именем Ямал».

По карте долго я водил указкой,
Его я даже в Африке искал,
И весь наш класс не мог помочь подсказкой, —
Никто не знал, где прячется Ямал.

Учитель двойку вывел мне большую.
Простим ему, ведь он тогда не знал,
Что на планете всё же отыщу я
Тот полуостров с именем Ямал.

И не в масштабе тыща в сантиметре,
Но от Урала и до Карских льдин,
Я, побывав на каждом километре,
Его измерю — к одному один.

Чтоб подогреть фригидную Европу,
В любой мороз напарника бужу
И против ветра, подставляя робу,
Из модуля на смену выхожу.

Вот, наконец-то, кончилась залётка.
Мы, расставаясь, вовсе не грустим.
Звучит как песня рокот вертолёта,
Погода уэлл! — сегодня улетим.

Я через месяц я вернусь обратно,
Ведь я не зря всю жизнь его искал.
Такая мне досталась, видно, карата —
Всё тянет к полуострову Ямал.

И всё же, тридцать лет —
Благословенный возраст.
Любви земной расцвет,
Блаженства тихий возглас.

Раздумия печать —
Но ни одной морщины.
Возможна и печаль
(В отсутствие мужчины).

Прочитан первый том —
Переплетенье судеб.
Известно уж о том,
Что было. Но что будет?

Не терпится ещё
Перелистать страницы.
И не оплачен счёт,
Но кредитор не снится.

И не дрожит рука,
Рубя гордиев узел.
Из сверстников пока
Никто ещё не убыл.

И ярок солнца свет,
И начинать не поздно.
Ах, право, тридцать лет —
Благословенный возраст.

Далёкой декабрьской ночью,
В стенах богадельни глухой
Я Мысль увидала воочию,
Но мне не поверил слепой.

На пике любви и тревоги,
В преддверии счастья и бед
Пришло ко мне слово о Боге —
Ответили мне: «Его нет».

И снова — в лесной деревушке,
Не видной в бескрайнем снегу,
Я слышу Поэзии звуки,
Но их передать не могу.

Обрекший на вечные муки
И видеть, и слышать остро,
Зачем же Ты не дал мне в руки
Ни арфу, ни кисть, ни перо?

Солнце — к закату. Лето — к исходу.
Я зачерпнула у берега воду.
И океан — великан ледовой —

В старательском поиске слова
Днём мучаюсь, ночью не сплю.
Перо безыскусное снова
Бессильно выводит: «Люблю».

Ну как тасовать алфавит мне,
Какие листать словари,
Когда сердце в бешенном ритме
Стократно «люблю» повторит?

И вырвется, сбившись, за русский:
«Сине яратам», а затем
В английский, немецкий, французский:
I love you. Ich lieber. Je t'aime.

В мучительном поиске слова
Никак не сыскать мне иного.

Пью за сильных мужчин,
Открывающих новые земли
На старой планете,
Покоряющих женщин
И властные волны морей,
За мужчин, от которых родятся
Красивые дети,
За назвавших в честь матери
Первую из дочерей.
За их кроткую нежность
К беспомощным, сирым и слабым,
Робость перед слезами,
Бесстрашие перед клинком.
За мужчин, презирающих карты
С ничтожным масштабом…

Это всё не пустые слова,
И я знаю — о ком.

В речной долине на большой поляне
В прошедшей жизни, много лет назад
Мы собирали голубые камни
И думали, что это бирюза.

Мы поднимались тропами крутыми
К истокам рек, к вершинам строгим гор
И верили — касаемся святыни,
Из чистых воду черпая озёр.

Но камни оказались старым шлаком,
Вода в сосудах — мёртвою водой.
Открылось: по обманным, ложным знакам
Мы шли, и под неверною звездой.

Остались мы счастливей многократ бы,
Прожив и умерев, не зная правды.

На Аляске ли, в Испании,
В церкви Спаса на крови
Я твержу слова признания
В нерастраченной любви.

Меня жизнь взносила на небо,
Меня в ад швыряла смерть.
Мне давно смириться надо бы,
Петь не сметь, желать не сметь.

Побуйней склонялись головы,
И я тоже покорюсь.
Но не сгину, меж угорами
Пав твоей росинкой, Русь.